Читать книгу "Достояние павших  - Сергей Малицкий"

– Выходит, что смешавшись в Алаин, кровь моего деда стала сильнее крови моей бабки? – прошептал Тис. – Но почему она всякий раз смешивается по разному? Разве Глику и сестрам Алаин выпало не то же самое? Это их выбор или случайность? Как судьба уберегла их от склонностей моего деда? И как мне быть с моей собственной кровью?

– Не преувеличивай значение крови, – поморщился Гантанас. – Мои предки были довольно своеобразными людьми. Будь они живы, пожалуй, они бы встали на сторону хозяев твоей тетушки. Да и с Фоскадом, о котором ты ничего пока не знаешь, тоже не все просто. К тому же, я не уверен, что Файп – твой отец. Скажи, для тебя важно, кто твой настоящий отец?

– Знаете, о чем я думал? – спросил Тис. – Я думал о том, что если мой отец тот воин, что убивал моего названного отца, и мою мать, это еще не самое страшное. Его можно победить, пересилить. Но если мой отец кто-то другой?

– Кто например? – спросил Гантанас. – Олс, который тебе привиделся и может воздействовать на тебя? Он в человеческой плоти. И поделиться может с тобой только той плотью, что у него есть. Пусть даже и зачарованной, что, конечно же, не пройдет бесследно. Я слышал предания, что в роду Кроя Нимха, который твой прадед по твоему названному отцу, когда-то уже была кровь Олса. Когда его еще звали Мэйласом. Мучителем, истязавшим святого Нэйфа. И что, это помешало твоему названному отцу стать приличным человеком?

– Я думаю, что любовь удержала его, – прошептал Тис. – Сначала любовь к нему его матери, о которой он говорил, я это помню. Пусть даже она и покинула его в год. Но он ее чувствовал. На расстоянии чувствовал. А потом, любовь его к моей матери. Пусть и не взаимная. И, может быть, любовь ко мне.

– И это тоже, – согласился Гантанас.

– А где мне взять любви, чтобы устоять? – спросил Тис.

– Глик и Мэтт должны поддержать тебя, – ответил Гантанас. – Найди ее в своем сердце. Если они любили тебя, твое сердце должно быть полно любви, которой хватит на долгую жизнь. Но даже если бы их любви у тебя не было, ты мог бы сам вырастить ее. Вылепить, словно восковую свечу. И зажечь. Даже если это та любовь, которая тебя еще только ожидает. Та, которая впереди.

– Если я до нее доживу, – вдруг засмеялся Тис.

Ему и в самом деле вдруг все показалось смешным. И особенно боль. И та боль, что клубилась под потолком, и та, что стояла под кроватью, и Гантанас, пытающийся скрыть свой страх перед тем, что происходит с Тисом, и даже он сам, Тис, были смешными. И он было забился в истерике, но почти сразу почувствовал, что вслед за смехом придут слезы, и заставил себя замолчать.

– Почему испытание убийством другого человека вы назвали самым тяжелым испытанием? – спросил Тис. – Разве это тяжелее, чем испытание болью?

– Много тяжелее, – заметил Гантанас. – Поскольку оно не требует усилия. Человека убить легко. Причинение смерти может показаться сладостью. Величием. Силой. Убивать легко. А вот жить с этим – трудно.

– Где мой меч? – спросил Тис.

– Вон он, – махнул рукой Гантанас. – Лежит на подоконнике. И нож твой там же. Сапоги под кроватью. Что тебе еще нужно?

– Вы не боитесь, что я убью кого-нибудь? – спросил Тис.

– Я боюсь, что ты убьешь себя, – сказал Гантанас.

– Что мне делать? – спросил Тис.

– Не знаю, – пожал плечами Гантанас. – Когда мне нехорошо, я выбираю то, что мне кажется главным. И делаю это. Главным может оказаться то, что гнетет тебя больше, чем боль и жажда. Если, конечно, ты способен это почувствовать. Понимаешь, все, что происходит с нами, чаще всего кажется не нашим выбором, а роком. Судьбой. Забавами богов. На самом деле – это не так. Даже если все, что нам остается – лишь держаться и противостоять.

– Или убить себя, – прошептал Тис.

– Сдаться, – кивнул Гантанас. – Чтобы твой жребий достался кому-то другому. Ты же понимаешь, что они не отстанут? Если ты сломаешься, они не уйдут с этой дороги. Кто-то другой окунется в такие же муки. Гаота. Дина. Йора. Джор. Или еще кто-нибудь.

– Какое мне дело до них? – почти закричал Тис.

– Никакого, – согласился Гантанас. – Твой дом горит. Ты сам в пламени. Какие могут быть дела? Все правильно.

– Я хотел спросить про смотрителя, – прошептал Тис.

– Про Брайдема? – сдвинул брови Гантанас.

– Нет, – поморщился Тис. – Про того парня, что называл себя смотрителем. Того, что дал мне этот браслет. Ну, который прятал меня, но не спасал от боли. Вы говорили, что он был здесь.

– Да, он был здесь, – вздохнул Гантанас. – Я, вроде, уже рассказал тебе все? Он миновал четыре предела, сказал, что он смотритель, походил по крепости, осмотрелся и исчез. Да, пророчествовал, что четыре предела однажды иссякнут, и крепость станет просто крепостью. Брайдем еще говорит, что эта надпись про вторую вазу появилась после его визита. Ну, еще и четыре предела взбесились после того, как он исчез. Что из этого ты еще не слышал?

– Он почувствовал мою боль, – прошептал Тис. – Сказал, что божье отрицается божьим, но зло не уничтожается злом, а лишь умножается им. Я это точно запомнил. И сказал, что ему нечем мне помочь, а до того, что мне поможет, мне никогда не добраться. А если бы я добрался, я бы умер. Сказал, что возможное избавление непосильно для смертного. Чем он сделал ту надпись?

– Я не знаю, – развел руками Гантанас. – Не знаю, кто он. Не видел, как он наносил надпись. Не знаю такого оружия, которое может резать камень, как воск. И магии я тоже такой не знаю. И мысли об этом смотрителе не оставляют меня уже много лет. Понимаешь, иногда рядом с нами появляются посланники сущего. Возможно, они всегда рядом, но мы их просто не узнаем. Иногда они оказываются мудрецами-эсала, которым подчиняются все четыре стихии. Иногда мудрыми королями. Иногда хранителями наших городов. Иногда таинственными фирами, познавшими глубины магии. А иногда и просто нищими, которым вдруг открывается истина. Он могут копаться в дерьме, но при этом парить над нами, словно птицы. Мне кажется, что этот смотритель что-то вроде птицы. И мы для него просто муравьи.

– Просто муравьи, – повторил Тис. – Я бы хотел умереть, добравшись до того, что мне может помочь. До того, чего не было с собой у смотрителя.

– Какая разница, от какого инструмента умирать? – не понял Гантанас.

– Я хотел бы умереть, избавившись от этой боли, – сказал Тис. – А не умереть с нею в обнимку. А не от того, что я захлебнусь кровью, которую сам и пролью. Я хочу умереть, как моя мать. Как Мэтт. На Бейнской заветри. Она ведь знала, что умрет. Но думала только обо мне.

– А о чем думаешь ты? – спросил Гантанас.

– О многом, – пожал плечами Тис и дернулся от боли в плече. Боль уже была близко, она выбиралась из-под кровати и спускалась с потолка. И лицо Гантанаса уже кривилось от боли, которая захлестывала и его. – О Гаоте, о Капалле, о Сионе, которая меня спасла, о Дине, о Джоре, об Йоре, о Фаоле, которая вечно показывает язык. О Габе, которого я едва не убил. О Тиде. Обо всех. И о вас. Идите, вам больно. Только попросите, чтобы Айран ушел с верхнего яруса. Я хочу на воздух. Хочу побыть там один.